Что обещает детство?

Всю жизнь поражаюсь явно выраженному непризнанию приоритета детства. Когда хотят о чём-то отчитаться, вначале всегда следует квадратные метры и кубометры, суммы и проценты, размеры, расстояния, словом любые параметры — слов нет, необходимые при расчётах — и только потом, в последнюю очередь, поминается пресловутое «материнство и детство» при подзабытом, конечно же, отцовстве, как некая тяжкая, гирей тянущая вниз, необходимость.

Удивительно! Ведь логика продолжения жизни от рождения человеческого идёт. Точнее-то, с предпосылок благополучного рождения, которое, увы, сплошь и рядом отсутствует или действует ненадежно. И уж, во всяком случае, любой экономический и социальный прогноз, накрепко повязанный с политическим решением, и начинаться должен с простой арифметики: сколько у нас сегодня детей? сколько из них и в каком качестве доберутся до взрослости? какую судьбу мы приготовили им через 15-17 лет? как и кому они станут нужны, да и на что способны будут?

Назовём этот вектор мысли и практики привычным, простым, экономически и социально- отработанным, потому что так было многие годы, и, видимо, так надо мыслить впредь, к чему подводит нынешняя невнятность развития, именно этой части социума.

В привычном отношении к детству расчётность и осторожность выходят на первый план. Практика последних двух десятилетий показывает, что так называемая реформаторская разрушительность наибольшего успеха, то есть разрушительности, достигла именно применительно к детству. А, в конечном счете, к государству.

Азбучная истина. Что надо сделать, чтобы детей рождалось меньше? «Элементарно, Ватсон», — сказал бы Шерлок Холмс. Только в нашем случае и Холмсом не надо быть. Чтобы ударить по детям, достаточно как следует стукнуть родителей. Выбить у них почву из-под ног: снизить зарплату, повысить цены, лишить работы, закрыть эту самую работу (завод), точнее позволить закрыть вновь явленному частнику, за которого государство теперь не отвечает, но берёт с него налог, если он, этот частник, доходен.

Ещё недавно российская семья зарабатывала не ахти что, но квартплата была грошовая, детсад — доступен, обучение школьное и высшее, не говоря о лечении, бесплатное. И нация, не жируя и не ставя этой цели, могла себе позволить одного-двух, реже трёх детей, обеспечивая элементарное демографическое воспроизводство.

Но когда этого лишают целый народ, это - что?

Посмотрите результат. В общей возрастной структуре населения в 1991 году было 40.152.440 детей. В 2008-м году эта цифра составляет 27 миллионов. По статистике 2007 года в России всего 142.221.000 человек, из них граждане «моложе трудоспособного возраста», то есть дети, вообще составляют 16% или 22.755.360 человек.

Как можно определить «усушку» и «утряску» детского населения за 17 лет? «Потерю» целых 13 миллионов при первом отчёте и 17,3 миллиона при втором? Оставлю дипломатию дипломатам и означу эту, воочию явленную нам данность как необъявленную войну детству, завершающуюся позорной победой самих над собой.

О, сколько мудрости в пушкинском девизе: «народ безмолвствует». Он, безмолв ствуя, бедствуя, лишаясь работы, теряя уверенность, социальную, то есть материальную, и всякую прочую — медицинскую, образовательную, культурную опору, пьянствуя, рожая в безбрачии и разводясь при первом скандале, не по дням, а по часам утрачивая нравственные устои, стыд, совесть и надежду, — потому как видит окрест блистательные образцы воровства и коррупции сверху донизу — в конце-концов приходит к главному и трагическому решению — отказывается рожать.

Молчаливо отказывается продолжать себя.

И речь не о каком-то недостатке, пустяке, малости, но о неслышимом стоне России, о плаче нерождённых детей — самом негромком, но самом существенном признаке самоуничтожения.

Есть такое понятие — точка невозврата. Справедливо спохватившись, власть придумала «материнский капитал», который можно в отдалённом будущем присовокупить к материнской пенсии, а теперь оплатить им жилищный кредит. Кто-то откликнулся. Но кто? Расскажите. И в этом рассказе, если он окажется честным, мы услышим немало грустного. По этническому статусу, как известно, у нас учёта теперь не существует. Много и иных недоумений — почему нельзя тратить деньги, если они нужны на лечение ребёнка? Впрочем, ещё прежде напрашивается вопрос — а почему вообще стало необходимо платить за лечение детей?

Так вот — точка невозврата. При, скорее пропагандистской, нежели социальной, идее «материнского капитала», полезном, но слишком уж микроскопическом и явно «нерешающем решении», точку невозврата в 13-17 миллионов детей мы прошли. Капиталами, пусть даже гуманными и полезными, столь глобальную массу «нерождённых » с одной стороны и «выросших» — с другой не восполнить.

И это значит только одно — нужна новая политика и практика. И не только узкая, отраслевая, называемая «материнство и детство», а всеобщая, повышающая благосостояние нации. В сущности требуется новая социальная реконструкция, и страна располагает для этого целой армадой здравых экономистов, социологов, политологов, но их почему- то никто не слышит. Не только для меня очевидно — число детей убыло катастрофически. Эта убыль не может быть восполнена обычными мерами и всевозможным социопиаром. Оно может быть восполнено заботой, прежде всего, о родительстве, выравниванием социального статуса миллионов граждан, если и не полной ликвидацией социальных порогов между богатыми и бедными, то экстренным сближением этих уровней, даже принудительным.

Без силы здесь не обойтись. Я не про «отнять и поделить», а про социальную справедливость, политическую волю и, если хотите, применение этой силы воли для спасения России, её детства, без которого в скором будущем не останется и взрослости.

* * *

Теперь про вектор «детской» мысли и практики не привычный, а экстремальный, который анализирует данность, то, что есть, но что, чаще всего, не явилось само по себе, а тоже продукт развития социальной практики. Замечу, что в силу развития самых наисовременных обстоятельств почитаю Александра Сергеевича Грибоедова с его «Горем от ума» самым что ни на есть современным сочинителем.

Чего стоит одна только его фраза о смешеньи «французского с нижегородским », поистине исторический диагноз российского, — может врождённого, что ли? — лизоблюдства и низкопоклонства.

Существовавший в стране родительский — да и учительский! — мир выучивал целые генерации грамотных людей, возвысивших державу до космоса, ядерного синтеза, высот в науках, прежде на Руси неведанных, и вдруг кому-то захотелось, чтобы дипломы наши признавались Западом.

Альберт Лиханов

Продолжение в следующем номере. 

Опубликовано admin - чт, 03/25/2010 - 10:15